В прошлом 2015 году, 29 марта, ушла из жизни Александра Тучинская - историк русского театра, театральный и кинокритик, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского музея театрального и музыкального искусства, консультант и редактор многих фильмов А. Сокурова, режиссер документального фильма «Сокуров и другие». Это эссе — дань памяти и любви человеку ярчайшего дарования, с открытым и страстным сердцем — Александре ( Шуре) Тучинской. (Воспоминания Анастасии Тамило, дочери Тани, подруги Александры Тучинской, тети Шуры, как она ту называла).
Феллиниевская Италия и Серебряный век во плоти. Вера Холодная и Сарра ветхозаветная. Все это — в одной Шуре Тучинской. Иногда рождаются такие многоликие люди-маяки, видные, отдельные. Шура и моя мама вместе учились на курсе и жили в одной комнате общежития. Вначале сложно жили — «со скрипом» притирались. «Я тебя выбрала в соседки, потому что ты домашняя девочка» - разъясняла маме популярно киевлянка Шура. Она была старше на 4 года и носила длинные юбки и пиджаки из какой-то плотной ткани, придававшие ей больше значимости и солидности. «А что плохого в домашних девочках?» — парировала мама — рыжая, глазастая, с птичьим армянским носом, в облегающих сапожках и «мини» , выше некуда. Потом они сблизились и стали как сестры. Одно из маминых воспоминаний: «Когда наш мастер курса Исаак Израилевич Шнейдерман пришел в общежитие, он застал такую картину: в комнате темнота, окна занавешены, горит настольная лампа. Шурка в моем халате из драповой пальтовой ткани сидит с ногами на стуле и нервно порет подол (видимо, это помогало сосредоточиться на дипломе). «Что-то у вас тут гоголевская атмосфера. И Шинелька соответствует» - прокомментировал Исаак Израилевич. Она писала свои работы тщательнее и дольше всех. Нам даже приходилось идти к педагогу по истории театра и просить, чтоб перенес защиту, потому что, дескать, не успеваем. На самом деле все у всех было уже написано — повод изобрели ради Шурки, которую любили. Оценки все получили на балл ниже, зато сдали вместе. Шура учила мне анализировать и писать глубоко. Мне всегда казалось, что она знает то, чего другие не знают — так оно и было.»
После института, когда Шура осталась в Питере, а мама вернулась в Минск — Шуренок и Таненок поездами отправлялись дружить - то в один, то в другой город. Когда родилась я — мне просто повезло по рождению войти в избранный клан тетишуриной «семейной мафии». Раз принятый туда мог рассчитывать на свет ее маяка во все направления своей жизни — будь то хворь какая (на этот случай у нее был знакомый гениальный остеопат), или поиск работы. Придирчиво избранными ею в свой круг людьми, она делилась так щедро, что я до сих пор чувствую себя обладателем целой галактики — с любимой планетой «Борей», орбитами интереснейших и искренних людей. Еще в 11 лет — первый мой, торжественный, как посвящение, визит в Питер был, конечно, к тете Шуре. Они с мужем, дядей Сережей, жили тогда на Каменноостровском. Их мир меня втянул как астронавта - космическая черная дыра, из которой не возвращаются. Потому как некуда. Разве что атмосфера сказок Гофмана была сравнима с прогулкой в компании Шуры и Сережи по Елагиноостровскому парку с диковинной игрушкой — дыней на веревочках и какими-то брелоками, отзывавшимися на голос писком (арсенал дяди Сережи, казавшегося мне Магистром звуков). Однажды на мой вопрос — есть ли у него трэк со звуком снега, он уточнил: «С каким именно?» Я была уверена, что вариант один: завывающая вьюга, поэтому с любопытством переспросила: а какие есть? Дядя Сережа начал серьезно перечислять: ну, к примеру, есть стук снежинок о жестяной карниз, или... дальше я расспрашивать не стала). Тетя Шура была иного рода волшебником: в ее измерение входили все театры города, театральный музей, бусы (обязательно из прозрачных камней), беседы о фильмах Сокурова, старинные фотографии, книги Брэдбери и Шварца из ее библиотеки, (жадно читаемые мной вечерами), рецепт маминой пиццы, который она, в каждый наш приезд, обязательно заново узнавала и тщательно записывала под диктовку. Все это я оплакивала, вернувшись в Минск, и, обставив комнату фотографиями Питера, клялась вернуться в город, без которого жизнь теряет смысл. И вернулась. Причалив к главному маяку по имени «тетя Шура». Именно она задала мне провокационный вопрос, когда я решалась: пойти по пути наименьшего, как мне казалось, сопротивления и поступить на театроведение, или идти ва-банк — на актерский. «А если ты поступишь на театроведение — будешь потом жалеть всю жизнь и с тоской смотреть на актеров?» - спросила Шура строго. «Буду» - честно ответила я. И она сказала: « А тогда не надо!» Потом уезжала на дачу с дядей Сережей и двухлетними близняшками Таней и Мариной и оставляла мне на время поступления «музей - квартиру» на Разъезжей. С книжной сокровищницей - под потолок, черно-белыми фото в овальных рамках — то Шуриной мамы, добрейшей Татьяны Ароновны, то Мейерхольда, то какой-то подруги-балерины. В атмосфере этой квартиры я почему-то не могла не петь белыми вечерами, кружась с ее пластинками, как спутник, втянутый в орбиту райской планеты, произведенной тетей Шурой. И когда в 16 лет, поступив-таки на актерский, осталась в чужом городе — близость «своих» я ощущала только , благодаря моей дорогой покровительнице. Теперь ее квартира стала связующим центром. Оттуда осуществлялась телефонная стыковка с маминым домом, а теплый ужин и искреннее участие гарантировали – «в этом Вавилоне ты не пропадешь, чувиха» . И даже когда «чувиха» загремела в инфекционную больницу — первым человеком, явившимся с яблоками, сухарями и вестями от родных была тетя Шура. В моей короткой театральной жизни, ее мнение было главным критерием. И в следующей жизни — семейной - маяк остался маяком: у меня появилось двое детей, а у детей появились игрушки Шуриных детей, и книжки, и одежки. Все, что могло в хозяйстве сгодиться, она переправляла на наши съемные квартиры, которые тогда часто менялись. Те, кто работают на маяках — самые надежные люди.
В день прощания с тетей Шурой 1 апреля 2015 года, мне показалось, что она улыбается. Как бы утешая нас, оставшихся в неведении по поводу ее планов на вечность. Не выразить, как Питеру не хватает Шуры, но как по-прежнему красиво, надежно, игриво, глубоко тети Шурино измерение, как оно продолжается, ощутимое не меньше прежнего. И для меня это одно из доказательств жизни вечной.
Марина Морева
P.S. (Организовала и записала рассказ о тете Шуре, Александре Тучинской, Марина Морева). «Избирательное родство», так называется сборник статей, увидевший свет накануне дня памяти Александры Тучинской. В него вошли статьи за 15 лет, отражающие панораму культурной жизни Петербурга начала 21 века. Две дочери-близнецы Тучинской - критика и режиссера Сергея Мошкова, крестного отца девочек Александра Сокурова, Марина и Татьяна, закончили СПбГуКиТ, мастерскую Сергея Овчарова. Занимаются анимационным кино. Имеют многочисленные международные призы за свои фильмы. Говорят, что природа отдыхает на детях гениальных родителей. Но бывает, что это неумолимое правило иногда нарушается, и кровное родство с талантом идут рука об руку.. Рассказ о дочерях Тучинской требует другого повествования, В год Кино мы обязательно постараемся вернуться к этой теме – теме анимации в кино Петербурга.
